Житие и труды Святителя Димитрия Ростовского

Жития святых

Август

Двадцать третий день

 

23 августа (5 сентября)

Страдание святого священномученика Иринея, епископа Лионского

Память святого Каллиника, патриарха Константинопольского

Память святого мученика Луппа

Память преподобных Евтихия и Флорентия

 

 

Страдание святого священномученика Иринея, епископа Лионского

Святый Ириней, епископ Лионский, принадлежит к числу замечательнейших отцев и учителей Церкви. Он жил и подвизался во II-м в., посвятив всю жизнь свою борьбе с гностицизмом^[1]. Значение его для христианской Церкви II-го в. можно сравнивать с значением святого Афанасия Великого^[2] для христианской церкви IV в. И тот и другой одинаково и по преимуществу являются в своей жизни и деятельности защитниками чистого, неповрежденного церковного учения против ложных еретических учений своего времени: святый Ириней — против гностицизма; святый Афанасий — против арианства^[3].

Святый Ириней происходил из Малой Азии; его родиною был город Смирна; с юных лет Ириней изучил основательно всю еллинскую мудрость; он был хорошо знаком с греческою поэзиею, философиею и прочими еллинскими науками.

Однако святый Ириней не увлекся лжеименным мирским знанием. Услыхав о духовной мудрости, — премудрости христианской, Ириней пожелал восприять ее всем сердцем своим; теперь он уже пожелал поучаться только сей истинной душеспасительной мудрости, мирскую же мудрость — еллинскую вменял ни во что.

В истинах веры христианской святый Ириней первоначально был наставлен святым Поликарпом, епископом Смирнским. Сей святый Поликарп был учеником святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова^[4] и им самим был поставлен на епископский престол города Смирны. Святый Поликарп^[5] весьма много потрудился на пользу Церкви Христовой, ибо он заботился не только о своей пастве смирнской, но писал послания и соседним церквам. По свидетельству блаженного Иеронима^[6], Поликарп был «вождем всей Азии в христианстве».

Учеником-то сего славного Поликарпа и был святый Ириней; услышав из уст святого Поликарпа душеспасительное учение христианское, Ириней возлюбил его более всякой светской науки; сделавшись учеником Поликарпа, святый Ириней стал как бы учеником Самого Христа, ибо со всем усердием воспринимал умом своим истины веры христианской и отдал всего себя на служение Богу. Так как Поликарп был учеником святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, то он передавал святому Иринею всё то, что слышал сам от святых Апостолов, бывших самовидцами и слугами Христовыми. Ириней запечатлевал всё сие в уме своем, записывая всё на сердце своем, как на некоей хартии.

Святый Ириней был рукоположен святым Поликарпом в сан пресвитера и был послан им в Галлию для проповедования здесь Слова Божия.

Епископом в Лионе в то время был святый Пофин, запечатлевший впоследствии свою проповедь мученичеством за Имя Христово. Прибыв в галльский город Лион, святый Ириней начал усердно трудиться, помогая святому Пофину в его архипастырских трудах.

В это время в Лионе было поднято жестокое гонение на христиан со стороны язычников, и святый Ириней явил себя мужественным защитником христиан и твердым столпом Церкви. Отсюда святый Ириней был послан епископом Пофином в Рим, дабы отвезти послание исповедников к епископу Елевферию^[7].

Возвратясь из Рима, святый Ириней после мученической кончины святого Пофина^[8] воспринял в свое управление престол архиерейский.

Святый Ириней был добрым пастырем для лионских граждан в самые тяжелые для них времена, ибо тогда Церковь Христова обуревалась многими бедами: нечестивые идолопоклонники подняли тогда жестокое гонение на христиан и, кроме того, безбожные еретики начали сеять смуты и несогласия в Церкви Божией.

Святый Ириней терпеливо переносил ради Имени Христова все притеснения и неприятности, наносившиеся ему идолопоклонниками, на еретиков же он грозно вооружился своим словом и писаниями. Архипастырская деятельность святого Иринея не ограничивалась Лионом, всех граждан которого Ириней обратил в христианство, но простиралась и на всю Галлию. Святый Ириней поддерживал самые живые сношения с церковью римскою, а также и с церквами малоазийскими, что свидетельствуется его посланиями к римским пресвитерам Флорину и Власту, а также посланиями к римскому и малоазийским епископам во время споров о праздновании Пасхи, возникших при папе Викторе I^[9]. Святый Ириней всегда старался примирять враждующих и несогласных. Так, например, когда упомянутый папа Римский Виктор I своею неразумною настойчивостью грозил произвести разделение среди восточных и западных христиан из-за разногласия во взглядах на время празднования Пасхи, святый Ириней своим влиянием успел предотвратить разделение и примирил несогласных.

Великую ревность проявил святый Ириней и в обличении современных ему еретических лжеучений. Он написал много сочинений, в которых дерзновенно обличал заблуждения еретиков и раскрывал истины христианского вероучения. Из всех его сочинений наиболее замечательно сочинение, озаглавленное «Против ересей»^[10]. Это сочинение святый Ириней начал писать по просьбе одного друга своего с целию опровержения ереси валентиниан^[11], сильно распространявших тогда свое лжеучение не только в Риме, но и в Галлии. Затем, желая показать ложность и сущность валентиновой ереси, лишь повторявшей предшествующие заблуждения еретиков, святый Ириней описал древнейшие ереси, появлявшиеся ранее и вступавшие в борьбу с христианством; с истинно-христианскою мудростию Ириней опровергал все заблуждения еретиков и раскрывал единственно спасительное учение — христианское.

Главным основанием, на котором зиждется всё христианское вероучение, «столпом и утверждением Церкви»^[12], — по выражению святого Иринея, — служат четыре новозаветных Евангелия, написанные учениками и самовидцами Господа. Эти Евангелия, — рассуждает Ириней, — суть следующие: Евангелие Матфея, написанное на еврейском языке, Евангелие Марка, — ученика Апостола Петра, Евангелие Луки, — спутника святого Апостола Павла, и Евангелие возлюбленного ученика Господня Иоанна, написанное им во время пребывания его в Малой Азии, в Ефесе. Таким образом подлинно апостольских Евангелий, достоверных и непогрешимых, существует в Церкви только четыре; и «невозможно, — рассуждает святый Ириней, чтобы Евангелий было больше или меньше, чем сколько их существует в Церкви»^[13]. — Последователи же (еретика) Валентина, — продолжает он, — без всякого страха предлагают свои сочинения и хвалятся, что имеют больше Евангелий, чем сколько их есть. Они дошли до такой дерзости, что свое недавнее сочинение озаглавливают «Евангелием истины», хотя оно ни в чем не согласно с Евангелиями Апостолов. Ибо если предлагаемое ими евангелие истинно, а между тем вовсе не сходно с теми, которые нам преданы Апостолами, то желающие могут узнать, как самые писания показывают, — что оно не есть преданное Апостолами Евангелие истины^[14]. — А что те Евангелия суть истинные и достоверные, святый Ириней доказывает следующим образом. Евангелий должно быть четыре, уже по тому одному, что существует лишь четыре страны земли; затем четверичное число Евангелий должно было соответствовать, по рассуждению святого Иринея, четырем заветам, которые даны были Богом человечеству: завету, данному при Адаме до потопа; завету, данному после потопа при Ное; законодательству при Моисее и, наконец, четвертому и последнему завету — христианскому, содержащему в себе все остальные заветы^[15]. Наконец, самое главное доказательство именно четверичного числа Евангелий, а не большего или меньшего, святый Ириней видит в соответствии Евангелий четырем апокалипсическим животным, — херувимам, на которых от вечности восседает «всё устрояющее и всё содержащее Слово»^[16]. Сила этого доказательства состоит в том, что Евангелие должно служить выражением четырех видов или образов деятельности Сына Божия, на которые указывается в Апокалипсисе^[17] под символом четырех животных — херувимов. Первое животное, как повествуется в Апокалипсисе, — подобно льву и указывает на предвечное господство и царскую власть Бога-Слова; это же самое выражает собою и Евангелие Иоанна, описывая вечное и славное рождение Сына от Отца, как Бога от Бога: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово, Сей бе искони к Богу: вся Тем быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть^[18]. Второе животное подобно тельцу и означает первосвященнической служение Господа нашего Иисуса Христа; на это же самое служение, по рассуждению святого Иринея, указывает и Евангелие Луки; оно начинается рассказом о священнике Захарии, приносящем Богу жертву; это значит, что Агнец, предопределенный от вечности для заклания за грехи мира, явился в мир, дабы принести Богу искупительную жертву за грехи людские. Третье животное, на котором восседало Слово, имело лицо человека и указывало на явление Сына Божия в образе и виде человеческом; и Евангелие Матфея тоже главным образом возвещает о человечестве Иисуса Христа, представляя Его Сыном Иосифа и Марии. — Наконец, четвертое животное подобно орлу летящему и указывает на присутствие в Церкви Духа Святого, ниспосланного Богом Отцом ради искупительных заслуг Сына Божия; присутствие же Духа Святого выражает, по рассуждению святого Иринея, и Евангелие от Марка, написанное в форме сжатого и как бы сокращенного рассказа, потому что таков именно пророческий дух. «Таким образом, — заключает святый Ириней, — какова деятельность Сына Божия, таков и вид животных, и каков вид животных, таков характер Евангелия. Четверовидны животные, четверовидно и Евангелие, четверовидна и деятельность Господа^[19]». Полное соответствие Евангелий четырем образам деятельности или служения Господа нашего Иисуса Христа составляет, таким образом, несомненное доказательство их подлинно апостольского происхождения, их истинности и достоверности; все другие евангелия, выдаваемые за истинные, — неподлинны и недостоверны, потому что подлинных Евангелий может быть только четыре — ни больше, ни меньше.

Святый Ириней особенно порицал еретиков, отрицавших единство существа Божия. Еретик Маркион ошибочно утверждал два противоположные действия в Боге, выразившиеся в двух заветах, — Ветхом и Новом; он утверждал, что существуют два бога, — один наказывающий и карающий, а другой — только милующий.

Обличая это лжеучение, святый Ириней говорил, что такое представление несогласно с самым понятием о Боге. Истинный Бог, — рассуждает святый Ириней, — не может быть ни исключительно наказывающим и карающим, без любви и благости, ни исключительно благим и милосердым, без правосудия и суда, потому что как любовь, так и правосудие принадлежат Богу существенно и необходимо. Одно из существеннейших свойств Божиих, — рассуждает святый Ириней, — есть премудрость. Если Бог премудр, значит он обладает способностию определять и решать, следовательно и судить; а если судить, значит каждому воздает по делам его, то есть или наказывает или награждает^[20].

Одно из главных доказательств, на котором Маркион основывал свою теорию противоположности между ветхозаветным и новозаветным домостроительством, — между Ветхим и Новым Заветом, состояло в том, что действия Божии в Ветхом Завете были будто бы противоположны действиям Бога в Завете Новом; Бог в Ветхом Завете является как бы только Богом суда и правды, — рассуждал Маркион, — Бог в Новом Завете является как бы исключительно Богом любви и благости.

В своих сочинениях святый Ириней опровергал это нечестивое заблуждение Маркиона и раскрывал ту мысль, что как Ветхий, так и Новый Завет составляют одно неразрывное целое. Приписывать Богу в Ветхом Завете одно только правосудие, а в Новом Завете только одну всеобъемлющую любовь, значит, по рассуждению святого Иринея, не знать и не понимать духа и смысла ни того, ни другого Завета. Бог строго наказывает в Ветхом Завете, но Он еще строже будет наказывать и наказывает в Завете Новом. Христианство — совершеннее иудейства, Новый Завет шире и полнее Ветхого Завета; на этом основании и требования христианства должны быть гораздо строже, чем требования иудейства. В иудействе дано было меньше средств для исполнения Божественного Закона, в христианстве дано их гораздо больше, — в христианстве сообщены все благодатные дары и силы для исполнения Божественного Закона; вследствие этого и всякое нарушение и неисполнение этого Закона в христианстве должно наказываться гораздо сильнее, чем в иудействе. — «В Новом Завете, — рассуждает святый Ириней, — насколько увеличилась наша вера в Бога (т. е. раскрылась шире), настолько же увеличились и требования относительно образа жизни, — нам заповедано воздерживаться не только от худых дел, но даже и от худых помышлений, от праздных разговоров, от легкомысленных слов и пустых речей; в этой же мере увеличилось и наказание тем, которые не веруют в Слово и презирают Его пришествие»^[21]. В иудействе, по тому самому, что оно не совершеннее христианства, наказания Божии, по рассуждению святого Иринея, были «умеренными», и как бы временными наказаниями; а в христианстве, так как оно выше и совершеннее иудейства, эти наказания гораздо строже и уже не временные только, а вечные^[22].

Таким образом, как в Ветхом Завете, так и в Новом, Бог одинаково являет Себя Существом и наказывающим и любвеобильным; и там и здесь, Он и награждает и наказывает, и милует и карает. И это — один и тот же Бог Истинный, Всемогущий и Всесовершенный.

Обличая Маркиона и прочих ему подобных еретиков, святый Ириней подробно раскрывает в своих сочинениях смысл и значение Ветхого Завета.

Ветхозаветный Закон, по рассуждению святого Иринея, заключает в себе две стороны: внешнюю, обрядовую, и внутреннюю, нравственно-духовную. Внешняя сторона Закона имела только относительное и временное значение: те обрядовые предписания и установления, которыми была окружена вся жизнь ветхозаветного человека, и которые держали его под игом рабства, по взгляду святого Иринея, имели смысл только по отношению к иудеям, и были в руках Промысла Божия только необходимым средством для нравственно-религиозного воспитания еврейского народа; евреев нужно было держать под игом рабства, — «по грубости и непокорности их сердца», — рассуждает святый Ириней, и «по всегдашней склонности их возвращаться к идолам и лить себе золотых тельцов»^[23]. С наступлением же Нового Завета обрядовые предписания Моисеева Закона оказались совершенно ненужными и излишними, потому что человек стал теперь в другие отношения к Богу, в отношения близкие, сыновние, и сделался способным исполнять повеления Божии свободно и непринужденно, без особых подробных внешних предписаний. Дух рабства в отношениях человека к Богу в Ветхом Завете, и дух сыновства в Новом Завете, по рассуждению святого Иринея, нисколько не противоречат друг другу. Изменение духа рабства на дух свободы и сыновства указывает только на строгую постепенность и последовательность, и на премудрую целесообразность в истории божественного домостроительства и в нравственно-религиозном воспитании людей. Один и тот же Бог воспитывал известным образом древнее человечество, и воспитывает совсем другим образом новое человечество. — «Бог всё делает мерою и в порядке, — рассуждает святый Ириней, — и нет у Него ничего неизмеренного, потому что нет ничего беспорядочного»^[24].

Как необходимое воспитательное средство в руках Божественного Промысла, которое потом, с наступлением Нового Завета, оказалось ненужным и излишним и поэтому отменено, — внешняя сторона Моисеева Закона была в то же время, по рассуждению святого Иринея, пророчеством о будущих временах Мессии, и имела прообразовательное значение. И с этой стороны, отменение обрядового Закона Моисеева опять естественно и необходимо, и нисколько не доказывает противоположности между Ветхим и Новым Заветом. Но что особенно говорит против теории Маркиона, — так это отношение Спасителя к внутренней, нравственной стороне ветхозаветного Закона; Спаситель, — рассуждает святый Ириней, — не отменил этой стороны, а только «восполнил и распространил ее»^[25]. Главнейшею нравственною заповедию Моисеева Закона была любовь к Богу и ближнему; Спаситель не отменяет этой Заповеди, а напротив, утверждает и уясняет ее, как основную Заповедь новозаветного Закона. Нравственное учение Евангелия и вообще Нового Завета выше и совершеннее нравственного ветхозаветного учения, — но главная основа того и другого одна и та же; отсюда и Виновник того и другого нравственного учения — один и тот же.

Итак, — по рассуждению святого Иринея, — между Ветхим и Новым Заветом нет ни малейшей противоположности, и оба они суть творения одного и того же Истинного и Высочайшего Бога, устроявшего дело спасения людей в строгой постепенности и последовательности, по премудрому плану, начертанному от вечности; отсюда понятно само собою, что и ветхозаветные писания, в которых выражается воля и домостроительство Божие о спасении людей, так же богодухновенны и спасительны, как и новозаветные писания, в которых изображается самое совершение и усвоение спасения. «Один и тот же Дух Божий, — рассуждает святый Ириней, — Который чрез Пророков возвещал, каково имело быть пришествие Господа, а посредством старцев^[26] хорошо истолковал то, что было сказано Пророками, — Он же и чрез Апостолов проповедовал, что пришла полнота времен усыновления и приблизилось Царство Небесное»^[27].

По учению святого Иринея, Бог есть Господь всего в самом широком смысле этого слова. Только Он один есть Владыка и Господь всего, и другого равного или подобного Ему Владыки и Господа нет и быть не может, «потому что, — рассуждает святый Ириней, — тот, кто имеет кого-либо выше себя или равного себе, уже не может называться ни Богом, ни Царем великим»^[28]. Только один Бог, как Господь всего, — безраздельно обладает верховною властию и могуществом над всем; всё остальное, что существует, сотворено Им и содержится Его властию.

Обличая еретиков, святый Ириней рассуждал и об источниках святой веры христианской. В кратких словах его рассуждения состояли в следующем.

Священное Писание как Ветхого, так и Нового Завета несомненно имеет Божественно происхождение, ибо оно написано под особым духовным озарением Духа Божия на писателей священных книг. Сей Святый Дух действовал как через Пророков, так и чрез Апостолов. Священное Писание есть первый и самый главный источник веры и религиозного знания, — истинный и непогрешимый и для всех обязательный. Правильное и безошибочное разумение Писания возможно только при руководстве святой вселенской Церкви, и в ней только одной можно найти Истину. Такое же Божественное происхождение, как и Писание, имеет и Священное Предание, — которое, поэтому, составляет другой источник веры и религиозного знания, точно так же истинный и непогрешимый и для всех обязательный, как и Священное Писание. Единственною хранительницею подлинно апостольского Предания может быть только вселенская Церковь, в лице ее предстоятелей. — «Всякий, кто желает знать истину, — рассуждает святый Ириней, — должен обратиться к Церкви, потому что Апостолы только ей одной сообщили божественную истину и, как богач в сокровищницу, положили в нее всё, что относится к истине. Только Церковь есть дверь жизни»^[29]. И, в частности, по учению святого Иринея, только пастыри Церкви, законно рукоположенные, суть истинные учители и хранители Истины, заключенной в Церкви.

Такое значение Церкви — как единственно непогрешимой хранительницы и носительницы подлинно-апостольского предания святый Ириней основывает на постоянном присутствии в ней Духа Святаго, и на постоянном действии в ней божественных даров и сил. Дух Божий, по учению святого Иринея, существует в Церкви с самого ее основания. Он есть как бы жизнь и душа Церкви; Он движет и управляет ею точно так же, как душа движет и управляет членами нашего тела. В Церкви положены Богом все необходимые служения, — апостольство, пророчество, учительство, — при помощи которых содеевается спасение наше.

В силу постоянного и непосредственного присутствия в Церкви Духа Божия, Церковь никогда не может погрешать или заблуждаться. Отсюда Божественная Истина, заключенная в ней Апостолами, устно или письменно, всегда останется в ней одною и тою же, такою же чистою и Божественною Истиною, какою была она и при Апостолах, — потому что один и тот же Дух Святый действовал и в Апостолах, действует и теперь в Церкви, в лице их преемников. Преемство апостольского звания, рассуждает святый Ириней, сохраняется в Церкви повсюду и непрерывно, а вместе с ним и апостольское предание сохраняется в его чистом и неповрежденном виде. — «Вообще, — замечает святый Ириней, — Церковь, хотя и рассеяна по всему миру, но, в силу присутствия в ней одного и того же Духа Божия, в силу непрерывности в ней одного и того же апостольского звания, она сохраняет повсюду одно и то же учение. Она одинаково верует, имея как бы одну душу и одно сердце, одинаково проповедует, учит и передает, имея как бы одни уста. Одинаково веруют и имеют одно и то же предание церкви и в Германии, и Испании, и Галлии, и на Востоке, в Египте и Ливии. Как солнце одно и то же во всем мире, так и проповедь Истины сияет и всех просвещает одна и та же во всей Церкви»^[30].

Так поучая и наставляя всех, святый Ириней спас многих от языческого идолопоклонения и от еретического заблуждения; многих христиан наставил он на пусть спасения, а иных укрепил к мученическому подвигу. Наконец, и сам пострадал за Имя Христово, в царствование императора Севира^[31]. За исповедание Евангелия святый Ириней был усечен во главу и восприял, таким образом, славный венец мученичества во Царствии Господа нашего Иисуса Христа^[32].

Память святого Каллиника, Патриарха Константинопольского

Святый Каллиник первоначально был священником и сосудохранителем Влахернского^[33] храма во имя Пресвятой Богородицы. Когда же патриарх Павел отошел ко Господу, святый Каллиник был возведен на патриаршеский престол. Это было в царствование Юстиниана II-го^[34], — царя злонравного и не богобоязненного, который притеснял весьма многих (христиан), не уважал духовного чина и не чтил храмов Божиих.

Сей царь строил для себя большой и прекрасный дворец, который хотел назвать своим именем. Поблизости от того дворца находился храм, воздвигнутый во имя Пресвятой Богородицы; храм сей назывался митрополичьим. Так как одну из стен дворца, строившегося по приказанию императора Юстиниана, нужно было вести мимо упомянутого храма, то император задумал разрушить его, дабы храм не был помехой воздвигаемому дворцу, тем более, что именно на том самом месте должны были быть построены ступени и крыльцо перед входом во дворец. Император приказал Патриарху преподать молитву благословения для разборки упомянутого храма. Но Патриарх воспротивился царю, сказав:

— Я не имею молитвы на разорение храма; напротив того, у меня есть молитвы на основание и созидание храма, ибо Бог сотворил мир для бытия, а не для разрушения.

Тогда посланники царя начали с силою упрашивать Патриарха и даже принуждать его исполнить повеление императора. Он же, прослезившись, воскликнул:

— Слава Тебе, Христе, терпящему всё!

И тотчас храм разрушился.

Спустя непродолжительное время, по праведному суду Божию, и самого царя постигло разорение: ибо он был с бесчестием изгнан из своего царства, а выстроенный им дворец стал жилищем других. Совершилось всё это таким образом.

Когда император узнал, что жители Константинополя ропщут на него, так как не любили его за частые притеснения и за беззаконную жизнь его, и услышал, что в городе все дурно отзываются о нем, то преисполнился гнева и ярости на весь город; потом приказал патрицию^[35] и воеводе Стефану, мужу жестокому, без милосердия проливавшему кровь человеческую, родом персу, скрытно от всех приготовить вооруженных воинов и в ближайшую ночь неожиданно напасть на благороднейших граждан и умертвить их всех без пощады.

В то время в Константинополе проживал воевода Леонтий, подвизавшийся на Востоке. Сей воевода не один раз выказывал большую храбрость на войне и победил много полков неприятельских; но вместо почести и похвалы был заключен царем на три года в темницу. В это время он только что был освобожден от темничного заключения.

Сей Леонтий, узнав о жестоком и неправедном умысле и приказании императора, рассказал тайно обо всем некоторым из своих верных друзей. Они передали то же самое и таким же путем другим своим друзьям, и таким образом к позднему вечеру все они собрались вместе в значительном числе. Дабы предупредить имевшее начаться ночью неправедное избиение граждан, все они, вооружившись, отправились в царский дворец. Увидя, что царь спит, воины взяли его и связали. Тотчас же Леонтий открыл все темницы, вывел оттуда всех заключенных, вооружил их и послал их по всему городу. Сии ходили по городу и восклицали:

— Христиане! Соберитесь все ко храму святой Софии, так как царь Юстиниан побежден и связан.

Услыхав об этом, все отправились в храм с великою радостью, говоря:

— Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся вонь^[36]

Когда наступил день, Леонтий вывел царя, связанного, на то место, где обычно бывало конское ристание^[37]; в присутствии всего народа, собравшегося к тому месту, он отрезал нос царю и отправил его в Херсонес^[38] в заточение; с тех пор Юстиниан и был прозван Корконосым^[39]. Жители же Константинополя тотчас провозгласили царем Леонтия; на царство венчал его Святейший Патриарх Каллиник.

Леонтий пробыл на царстве три года; потом он был изгнан с царства воеводою Апсимаром, коего воины избрали в императоры и назвали Тиверием III^[40]. Апсимар, взяв Леонтия, отправил его на заточение в монастырь далматский; Апсимар царствовал семь лет.

В это время Юстиниан Корконос бежал из Херсонеса от заточения и направился сначала к Хозарам, а потом к Болгарам; собрав у Болгар большую воинскую силу, Юстиниан направился к Константинополю и остановился у Золотых ворот^[41]. Численность его войска была столь велика, что оно доходило до Влахерны. Юстиниан стоял здесь три дня и предлагал жителям Константинополя снова принять его к себе на царство; но жители Константинополя выразили ему порицание и брань.

Между тем Апсимар, испугавшись Юстиниана, пришедшего на него с великим войском, убежал в Аполлонию^[42]. Тогда Юстиниан отправил послов к Святейшему Патриарху Каллинику и ко всему синклиту^[43], умоляя принять его и клятвенно обещая никому не причинить никакой обиды.

Патриарх и синклит, после совещания, предложили Юстиниану облобызать Честный Крест Господень, святое Евангелие и Пречистые Таины Тела и Крови Христовых, дабы лобзанием сим он подтвердил свою клятву, — именно, чтобы не мстить никому за свое прежнее изгнание. Юстиниан подтвердил таким образом клятву свою.

Тогда жители Константинополя открыли для него городские ворота и приняли его с честию. Царь же, войдя с воинами в город и получив царство, тотчас же нарушил свою клятву, окаянный, и начал умерщвлять многих из лиц, состоявших в синклите, а также и прочих именитых граждан. Потом приказал привести из обители далматской Леонтия, изгнавшего его; также его воины взяли и Апсимара в Аполлонии, и привели к нему; он приказал обоих, связанных, провести с бесчестием среди города. Потом повелел привести их к себе на место конского ристалища; когда они были приведены и брошены у его ног, он наступил ногами на шеи их и попирал главы их, воины же его громогласно взывали:

— На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия^[44].

Осмеяв и поругавшись над ними, Юстиниан приказал обезглавить их.

Но этого мало: Юстиниан наполнил кровью весь город, не пощадив и народа. Потом, взяв Святейшего Патриарха Каллиника, выколол ему глаза, отрезал нос и язык и послал на заточение в Рим, приказав его здесь замуровать в стене каменной.

Повеление царское было исполнено, и святого Каллиника замуровали в стене. Но через сорок дней заграждение отпало, и святый Каллиник оказался еще жив, хотя едва дышал. Через четыре дня святый отошел ко Господу^[45].

В это время папе римскому Иоанну VI-му^[46] в сонном видении явились святые верховные Апостолы Петр и Павел^[47] и повелели похоронить с честию тело святого Патриарха Каллиника в их апостольской церкви. Папа исполнил приказание святых Апостолов.

Клятвопреступник же и мучитель император Юстиниан Корконос не избежал праведного суда Божия. Не вынося его бесчеловечных притеснений, граждане и военачальники составили против него заговор и, выбрав удобное время, напали на него и отсекли ему голову.

Так погиб нечестивый злою смертию; святитель же Христов Каллиник сподобился венца мученического во Царствии Господа нашего Иисуса Христа.

Память святого мученика Луппа

Святый мученик Лупп жил в царствование императора Аврелиана^[48] и был рабом некоего господина, свободен же о Христе Господе^[49], в Коего он уверовал; преисполнившись благочестивой ревности, святый Лупп разбил бездушных еллинских идолов, а иных потопил в глубине морской. Увидав сие, нечестивые идолопоклонники, преисполнившись ярости, устремились на святого с обнаженными мечами, намереваясь рассечь его на части, но пришли в безумие и посекали друг друга; святый же, пребывая невредимым посреди язычников, проповедовал им слово Божие, будучи преисполнен веры, премудрости и благодати Божией. Несмотря на все усилия, нечестивые не могли взять святого, ибо им препятствовала в сем сила Христова, не допускавшая их даже приблизиться к мученику Христову; посему, нечестивые, стоя вдали, натянули луки свои и начали пускать в святого стрелы, но вместо мученика поражали стрелами друг друга; святый же Лупп, стоя как мишень для стрельбы (место прицела) посреди всех, не только не был умерщвлен стрелою, но даже не был и ранен. А так как мученик Христов еще не был крещен и весьма желал Святого Крещения, дабы не умереть от рук мучителей не христианином, то помолился о сем Господу; и тотчас с неба пролилась на него вода. Таким образом святый мученик Христов восприял свыше Божественное Крещение, в присутствии всех еллинов, смотревших на него и весьма удивлявшихся всему происходившему.

После этого святый Лупп добровольно предал себя, как агнец непорочный, на заклание в руки нечестивых; сии же, взяв святого, повели его к игемону. Игемон пытался сначала ласками убедить раба Христова отступить от Господа своего и поклониться идолам; однако не возмог прельстить святого; тогда игемон приказал бить святого палками без милосердия; после сего игемон предал святого иным мучениям, но так как не мог преодолеть непобедимого раба Христова, то осудил его на усечение мечом.

Таким образом святый мученик Лупп, преклонив под меч главу свою, положил душу свою за Христа, Господа своего^[50], и был похоронен верующими с приличными почестями; от гроба же его подавались врачевания всех недугов и болезней, ради святых молитв его и по благодати Господа нашего Иисуса Христа.

Память преподобных Евтихия и Флорентия

В пределах Нурсийской страны проживали вместе во святом иноческом образе два мужа, проводившие отшельническую пустынную жизнь; одного из них звали Евтихием, а другого Флорентием. Евтихий, возгреваемый теплотою духовной ревности, заботился не только о своем спасении, но и о спасении других и всячески старался привести ко Господу всех своими душеспасительными поучениями и наставлениями; Флорентий же, по простоте своей, помышлял лишь о себе одном, проводя в молитвах всю жизнь свою.

Невдалеке от места обитания сих святых Евтихия и Флорентия находился монастырь; случилось, что в этом монастыре умер авва^[51]; монахи, собравшись вместе, пришли к Евтихию и начали просить его быть аввою в их монастыре. Внимая их просьбе, Евтихий пошел к ним и принял начальство над монастырем, друга же своего Флорентия оставил одного подвизаться на том отшельническом месте, дабы не опустела церковь, которую они там имели (церковь та была весьма невеликой).

Оставшись один, Флорентий начал молиться со усердием к Богу, прося Его помочь ему одному беспрепятственно подвизаться в том уединенном месте.

Вслед затем, как-то раз совершив обычные молитвы и выйдя из храма, Флорентий увидал медведя, стоявшего у дверей храма, преклонившего голову свою к земле и не обнаруживавшего ни в чем своего зверского нрава, напротив показывавшего кротостию своею, что он был послан к святому Флорентию от Бога для услуг и для работы. Поняв это, святый раб Божий Флорентий возблагодарил Бога, пославшего ему такого сожителя. Флорентий имел при своей келлии пять овец; не зная, кто бы мог пасти и охранять их, Флорентий приказал медведю, сказав:

— Иди, выгони овец сих на пастбище, и паси их; около же шестого часа возвратись вместе с ними.

И всегда зверь поступал так, приняв на себя порученное ему попечение об овцах; таким образом тот, кто привык всегда вкушать добычу, растерзав ее, пас овец, томясь голодом и препобеждая свой естественный нрав.

Когда человек Божий хотел поститься до часа девятого, то приказывал медведю придти с овцами к девятому часу; и поступал так зверь. Когда же не намеревался поститься до часа девятого, но изъявлял желание вкушать пищу в шестом часу, в тот час возвращался и медведь; одним словом, зверь повиновался всякому приказанию человека Божия и никогда не ошибался, — не приходил никогда к девятому часу, когда ему было повелено придти к шестому, и наоборот, ни разу не приходил к шестому часу, когда было приказано придти к девятому. Ибо Сам Бог вразумил того зверя, коего отдал в подчинение угоднику Своему, и научил его понимать приказание старца и исполнять его волю.

После того как зверь служил старцу долгое время, по всей стране той начала распространяться молва о человеке Божием Флорентии, ибо все удивлялись тому дивному делу, видя, что зверь пас овец и служил старцу.

Между тем древний враг диавол возбудил некоторых к зависти; ибо диавол, видя добродетельных людей, сияющих своею славою, уловляет завистию тех, кои развращены нравом и житием, и увлекает их в погибель. И вот, по наущению диавола, четыре монаха, — ученики святого Евтихия, — весьма позавидовали Флорентию, так как их учитель не творил знамений; а между тем один лишь Флорентий (рассуждали завистники), оставленный их учителем в пустынной келлии, так прославился. Питая такие мысли, те четыре ученика пришли к Флорентию и, притаившись в том месте, на которое медведь выгонял овец для пастьбы, убили медведя. Так как медведь не возвратился к старцу в тот час, в который ему повелено было возвратиться, то старец был в смущении; подождав до вечера, но не дождавшись ни зверя, ни овец, старец начал печалиться о том, что медведь, которого он по простоте своей привык называть братом, не возвратился к нему.

На другой день утром Флорентий отправился на поле, дабы искать зверя, а также и овец; увидя медведя убитым, старец весьма опечалился. Рассмотрев внимательно и поняв, кем был убит зверь, старец начал плакать; плакал он впрочем не столько о смерти медведя, сколько о погибельной злобе тех четырех братий, и горько рыдал.

Когда авва Евтихий узнал о печали и скорби Флорентиевой, позвал его к себе и начал его утешать. Человек же Божий в присутствии аввы, с глубоко опечаленным лицом, сказал:

— Я надеюсь на Всемогущего Бога, что те, кои убили медведя, не причинившего никому никакого зла, получат еще в настоящей жизни пред глазами всех наказание от Господа.

Лишь только угодник Божий успел сказать эти слова, как за ними последовало и самое дело; ибо внезапно те четыре монаха были поражены от Господа страшною проказою, так что сгнили все члены их, и они умерли в той болезни.

После того, как случилось всё это, человек Божий Флорентий пришел в великий страх, что проклял братий тех, и никогда в продолжении всей жизни своей не переставал рыдать о братиях тех, себя же называл их жестоким убийцею.

Всё сие сотворил всемогущий Бог для того, чтобы тот простой и добродетельный муж, будучи обижен, никогда более не проклинал никого устами своими.

Сей богоугодный муж сотворил и еще другое дивное дело. Когда об нем всюду пронеслась молва, к нему пришел издалека некоторый диакон, дабы сподобиться его молитв и благословения. Увидав кругом келлии его весьма много змей и разного рода гадов, диакон весьма испугался и воскликнул, сказав:

— Раб Божий! Помолись обо мне!

В то время воздух был очень чист и ясен, так как освещался сиянием солнца. Флорентий, выйдя из келлии и став на земле, устремил очи свои на небо и поднял руки свои вверх, молясь, дабы Господь изгнал оттуда тех гадов средствами, какими Ему Самому было ведомо. И тотчас послышался гром, явилась молния и побил тот гром вместе с молниею всех змей, обитавших на месте том. Увидав всё сие, человек Божий Флорентий, снова подняв очи на небо, сказал:

— Вот Ты, Господи, побил змей сих: но кто же возьмет их отсюда?

И тотчас после слов его прилетело великое множество птиц, числом столько, сколько было избиенных гадов; и каждая птица взяла по одной змее, отнесла далеко и бросила там; таким образом было очищено от гадов то место, на котором жил преподобный.

Пожив в течении всех дней своих в великом богоугождении, святый Флорентий отошел к жизни нескончаемой^[52].

Подобно сему преподобный Евтихий пас вверенную ему паству в течение многих лет; наставив многих на путь к Небесному Царствию и руководив многих ко спасению, святый преставился ко Господу^[53]. И тот, кто при жизни своей не творил чудес, явился чудотворцем по преставлении своем; ибо от одежды, оставшейся после смерти святого, подавались исцеления больным, страдавшим различными недугами. Так прославил Господь раба Своего.

Когда случалось бездождие и земля страдала от засухи, то жители страны той, собравшись вместе, брали одежду преподобного Евтихия, приносили ее в церковь и, совершив молитву Господу, проходили с нею через селения, нивы и сады; и тотчас ниспосылался от Господа дождь, увлажнявший и насыщавший землю^[54]. Этим ясно всем показывалось, насколько велика была при жизни внутренняя сила душевной добродетели того, кого одно внешнее одеяние, приносимое пред Господа, уже отвращало гнев Господень.

Так прославлялся Бог обоими угодниками Своими тогда, и ныне ради них же прославляется от нас, рабов Своих, — и будет прославляем в бесконечные веки. Аминь.

Примечания