Публицистика

О молодежи

 Культовая татуировка — совсем не мода

Современная молодежная татуировка носит культовый характе;, она демонстрирует мировоззрение, но мировоззрение не свободно выбранное в Боге, а свободно достигнутое через нравственную и культурную деградацию, отказ от веры и традиции собственного народа.

Какое нам дело до чьих-то татуировок? Это молодежная мода, она пройдет, и люди опять, со временем, перестанут себя безобразить. Да, в какой то степени мода, но только не безобидная мода, а «культовая» — если позволить себе употребить кинематографический сленг. Но для меня, как историка и этнографа, ясно и другое - дело не только в моде, желании подростков кричаще оригинально украсить себя, а в изменении сознания. Сознание огромного числа моих  молодых соотечественников опустилось на уровень дикарского сознания племен и ныне затерянных в джунглях Южной Америки или на островах Юго-Восточной Азии. Это не образ, не метафора, а реальный факт. Они продолжают носить одежду цивилизации, говорить на ее языке, где-то трудиться, где-то учиться, но этим людям уже не нужна обычная гармоничная музыка, а только тяжелая ритмичная; им мешает одежда вообще как таковая, им мешает обычное общество людей с их традиционной неязыческой моралью, им мешает всё, что напоминает им о Боге. Их нынешнее дикарское сознание требует иной религии, иной нравственности и  культуры, иного общения с людьми. Они маркируют себя как язычники самого низкого культурного и нравственного уровня не потому, что выражают протест обществу, а потому, что деградировали. Это те же люди, лишившиеся своего жилья, которых мы называем БОМЖами: беспомощные, нищие, грязные; но еще молодые, сильные и живущие под финансовой опекой родителей. Они продали не квартиры, а свое телесное достоинство, и теперь с шумом прогуливают свое бесценное наследство. Заболей они  птичьим гриппом, как бы сильно взволновалось тогда общество, но трагедия в том, что их болезнь нравственно духовного свойства — от зараженности духа неверием, скепсисом и богоборчеством. И поэтому, они не дождутся сочувствия и помощи, ни от государства, ни от общества. Разве это не факты духовно заразной эпидемии — когда тысячи молодых людей, рожденных в России, имеющих русские корни, православных предков, — вдруг начинают петь кришнаитские мантры, превращаться прическами, наколками, проколами на носу, губах, бровях в нечто невиданное на русской земле. Игра в «приколы» зашла для них слишком далеко. Они — перестали, как это не высоко будет сказано — идти вместе со своим народом в гору, к высоте духа, достигнутого народом за многие века, но толпою в мнимом бунте идут и падают один за другим в пропасть. Тем народам, кому они подражают, они не нужны и у нас в стране, словно никому уже не нужны — кому  хочется лезть в эту стихию  хаоса и вакханалии. Культурологи  назвали это все молодежной субкультурой и дело за отсутствием состава преступления закрыли. А преступление есть.
Наш разговор сегодня об одном из элементов этой так называемой субкультуры — татуировке. Посмотрим, какое значение имела татуировка для дикаря в набедренной повязке или без нее в традиционном дикарском обществе. Там татуировка имеет чисто ритуальное значение, так как всегда тесно привязана к социальной иерархии дикаря. Татуировка входила в жизнь молодого дикаря впервые в период инициации — обряда, сопровождающего подростка при переходе от детского возраста к взрослому, когда юноша или девушка утверждались в новом социальном статусе. Потом, по мере социального роста — подвигов, отличий, — новая татуировка символически подчеркивала эти новые достижения мужчины или женщины. Таким образом, татуировка в обществе «без одежды» выполняла роль трудовой книжки, с наглядным послужным списком человека, навечно слитого с самим  владельцем. Не оттого, что у дикарей отсутствовала письменность, сведения о личности попадали на его кожу, а наоборот: письменность им была не нужна по причине ее неактуальности. Дикарю важно было  всего себя показать самому — здесь и сейчас. Лишь это было важно.  Не было  нужды в дополнительном, культурном, времени знакомства с другим человеком, общение требовало мгновенной считки  всей информации о человеке. Весь человек до дна открывался перед тобою, не оставляя за спиной  никакой тайны, ни  давая намека собеседнику на какое-либо подсознание, культурный и духовный опыт. Дикарь весь был расписан во всей своей символической расчерченности тела. Эту же мысль проводят и сообщество уголовников в тюрьмах в обычном цивилизованном обществе, когда символически маркируют друг друга обильной татуировкой. Несомненно, здесь присутствует тоже самое тяготение к примитивной простоте в общении друг с другом, что и у дикарей. Татуировка в христианском обществе еще до революции распространялась среди моряков дальнего плавания, но больше как мода, чем как  насущная необходимость. Так в мемуарах одного высокородного русского аристократа, служившего на военном флоте в начале XX в., нам встретился такой факт. Этот господин,  оказавшись со своим кораблем в каком то южно азиатском порту, пожелал воспользоваться услугой тату мастера и сделал себе наколку «на память» об этой экзотической стране. То есть он рассматривал это событие, как своего рода покупку экзотического попугая. Позже он сожалел о своем поступке.
 Другие два случая еще более далеки от первоначального смысла татуировки. Один случай произошел в период революции 1917 г. в России, когда начались  первые гонения на верующих. В одном монастыре монахини обратились к своему духовному отцу с вопросом, можно ли им сделать наколки — кресты, на случай, если большевики с них снимут нательные кресты. Тогда духовник не благословил этого делать. Похожая ситуация была в Сербии, в то время, когда страна еще находилась под властью турок и сербов принуждали к отречению от веры. Об этом случае упоминал сербский епископ Василий (Костич, ум. 1978 г.) в своей проповеди.  Некоторые сербы использовали сок одного растения для начертания креста на своем лбу. Засохнув, сок впитывался в кожу, так, что стереть его было невозможно в течение жизни. Крест выделялся, и турки не принуждали таких сербов — ни детей, ни взрослых — к отречению от веры, гнушались ими.
Все три приведенных случая не типичные для того, что мы называем дикарским сознанием, как причиной появления татуировки на теле, так как во всех трех и особенно последних двух — действовал принцип манифестации своих религиозных воззрений, в случае с дворянином моряком — желание обладания экзотическим символом другой культуры.
За татуировкой в дикарском обществе кроме символического указания на социальный статус, стояло еще другое: языческая вера в одушевленность природы, вера в ее самостоятельный ум, интеллект, душу, и вообще, вера в превосходство природы над человеком. И человек старается в этом случае занять свою нишу где-то внутри природы, находит свой маленький уголок, старается подстроится под жизнь и дыхание природы, говорить ее языком. Обычное человеческое общество держится на нравственных социальных связях, дикарское же заменяет социальные связи природными. В нем главную роль играют связи с духами животных, гор, растений, земли и т. д., которых человек вызывает через обряды, ритуалы, и духи — падшие ангелы -- к ним приходят. Люди в дикарском обществе общаются друг с другом не напрямую как человек с человеком, а опосредованно — через различных представителей природы, которых люди избирают себе в духовные покровители. Отсюда в таких обществах и появляются на теле образы, звериные имена у людей, религиозный культ животных, иногда копируются звериные обычаи, повадки, поведение.
Дикарь маркирует себя татуировкой, имея уже не социальное сознание, основанное на нравственных принципах, а природное, дикарское сознание, представляя себя частью животного или растительного мира. Человек в этом обществе готовит себя не к словесной встрече с другим  человеком, а к природной встрече: как встречается животное с животным, птица с птицей и т. п.
 У дикарей, живущих вне цивилизации, разрыв с миром Логоса Слова произошел вследствие нравственной деградации. Поэтому эти народы отличались, и каннибализмом, и ритуалами человеческих жертвоприношений, почти полным отсутствием института брака, жестоким отношением к детям, старикам, больным. Татуировка была своего рода панцирем на их теле, звериной шкурой, которой они хотели навсегда закрыть свое человеческое тело.
Вот почему нынешние любители разрисовывать тела хвостами драконов или мордами разъяренных хищников, маркируют через тело особенности своего измененного сознания, которое имеет уже дикарский, вненравственный, внесоциальный характер. Внесоциальность — желание жить в обществе и быть вне его законов — вот символическое значение этого языка татуировки. Они словно говорят: «Нам хорошо только тогда, когда мы не люди». Современная молодежная татуировка носит культовый характер, она демонстрирует мировоззрение, но мировоззрение не свободно выбранное, а свободно достигнутое через нравственную и культурную деградацию и отказ от традиции собственного народа.
 Но делают это современные молодые люди при активной и целенаправленной помощи «доброжелателей». И дело, нам думается, не только в деньгах за тату-услуги. «Доброжелатели» рекламируют сейчас не просто тату-салоны — источники своего дохода; они дают рекламу дикарского сознания.. Они умело связывают дикарское сознание и тату-услуги в одно целое. Вот, скажем, яркая реклама «Живое», где мы видим  мужскую спину  и татуировку черепаху, которая переходит в изображение реальной черепахи. Другой сюжет серии «Живое» — рисунок дерева на майке девушки, плавно перетекающий в реальный куст. Или в рекламе норвежских обогревателей: изображение светловолосой девушки, с норвежских флагом на щеке и вплотную прижатой к ее лицу,  в упор смотрящей на зрителя, морды волка. На подобной  рекламе, которую мы обозначили бы как «культовая реклама» всегда есть три элемента: человек, татуировка на его теле (или рисунок) и природный элемент (животное или растение), сращенные  или с человеком или с символом татуировкой.  «Доброжелатели» рекламируют не продукцию и услуги, а суть явления, они сознательно ориентируют молодых людей на отказ от социальности, человечности в пользу животности. А это навязывание через образы нетрадиционной идеологии и морали, от чего нас должно защищать по всем понятиям,  в первую очередь, государство.
Неужели ему более не нужны социально адаптированные граждане? Или это сейчас не в моде среди политиков? Почему же тогда государственные чиновники и  деятели культуры молчат о том, что дикарскую татуировку  рекламируют не как техническую услугу (и то — сомнительную!), а как культовый символ, как необходимый элемент нашей культуры и традиции. Татуировка знаменует факт пренебрежения крещеным человеком христианских корней,  и потому это отказ от того, что тело христианина предназначено быть «жилищем Святаго Духа». Оно же — через татуировку — становится  символически украшенным идолом. Если разрушительную силу татуировки понимают те, кто сознательно организует дикарское сознание людей, методично подготавливая их к клеймению, и делая из людей идолов, готовых принять какую угодно печать, то почему этого не понимают те, кто призван хранить права, достоинства и традиционные ценности народа? Разве не должна входить в понятие «национальная безопасность»   защита традиционных ценностей? Сейчас их необходимо защищать с такою же последовательностью, как защищаются экономические и политические интересы страны. В этом залог сохранения социального богатства страны: традиционной культуры, человеческих, христианских, а не дикарских, отношений друг с другом.

Олег Кириченко