Публицистика

Страницы истории

Кончина и погребение Императрицы Екатерины II

5 ноября, в 10 часов, когда мы завтракали с матушкой, явился придворный лакей и сказал нам:
„Около часу тому назад с императрицей случился апоплексический удар".
Я испустила ужасный крик и побежала к мужу. Мне стоило величайших усилий, чтобы найти в себе силы сказать ему: императрица умирает... Мой муж был подавлен этим известием и поехал во дворец. Торсуков, племянник старшей камер-юнгфрау ее величества, подтвердил нам зловещую новость.
„Все кончено, — сказал он нам, — и она, и наше счастье .
До трех часов утра мы провели самые ужасные минуты в моей жизни. Каждые два часа мой муж присылал мне краткие известия. Одно мгновение блеснула надежда, слабый луч среди мрака, сделавший для нас лишь более тягостной уверенность в нашем несчастии. Императрица оставалась пораженною параличом в течение тридцати шести часов; ее тело еще жило, но голова была уже мертва. В мозгу лопнула вена. Она перестала жить 6 ноября.
Огорчение, причиненное императрице неудачей, постигшей ее планы относительно шведского короля, повлияло на нее вполне заметно для всех тех, которые непосредственно соприкасались с нею. Она изменила свои привычки, только по воскресеньям появлялась у обедни и к обеду, лишь изредка допускала близких себе лиц в Брильянтовую комнату или в Эрмитаж.
Почти все вечера она проводила в своей спальне с несколькими лицами, которым оказывала совершенно особое благоволение.
Великий князь Александр и его супруга, обыкновенно все свои вечера проводившие у императрицы, видели ее теперь не более одного или двух раз в неделю, не считая воскресенья. Часто они получали приказание оставаться дома или отправляться в театр В воскресенье 2 ноября 1796 года императрица Екатерина в последний раз появилась публично. Казалось, она вышла, чтобы проститься со своими подданными. Когда она умерла, все были поражены странным впечатлением, которое она произвела в тот день.
После обедни императрица довольно долго оставалась в Тронной зале, где Ле Брэн выставила только что оконченный ею портрет великой княгини Елисаветы во весь рост.
Ее величество долго рассматривала этот портрет и говорила о нем с лицами, приглашенными к обеду. Затем состоялся большой обед, как это было принято по воскресеньям. Среди приглашенных находились великие князья Александр и Константин, а также и их супруги. Тогда они в последний раз увидели свою бабушку, так как вечером получили приказание не являться к ней.
В понедельник 3 числа и во вторник 4-го великий князь Александр и великая княгиня Елисавета были по вечерам в опере.
В среду 5 числа, в 11 часов утра, когда великий князь отправился гулять, за ним с величайшей поспешностью прислали от графа Салтыкова. Великая княгиня ответила, что не знает, ни где находится ее супруг, ни когда вернется домой. Вскоре, однако, великий князь прибыл, крайне взволнованный полученным от графа Салтыкова известием, что императрица почувствовала себя дурно и что граф Николай Зубов послан в Гатчину, чтобы привезти оттуда великого князя Павла, будущего императора.
Александр был подавлен этим известием. Однако только около пяти часов он получил от графа Салтыкова позволение войти в комнату умирающей императрицы. В этом утешении ему отказывалось по причинам, легко понятным каждому, кто знал характер графа Салтыкова. Действительно, много говорили о намерении императрицы передать свою корону, минуя голову сына Павла, своему внуку великому князю Александру.
Никогда, я уверена в этом, она и не думала об этом. Но достаточно было слухов об этом, чтобы граф
Салтыков счел себя вправе сделать комнату императрицы недоступной для кого бы то ни было впредь до прибытия ее законного наследника.
Но так как последний не мог замедлить приехать, Салтыков отрешился от своей строгости, и великий князь получил возможность войти к своей бабке.
Императрица без чувств лежала на полу, на матраце, огороженная ширмой. Комната была еле освещена. Екатерину окружали лишь Протасова — первая камер-флейлина и Алексеева — одна из первых камер-юнгфрау. Их рыдания смешивались со страшным хрипением императрицы. Это были единственные звуки, нарушавшие глубокое безмолвие...
Великий князь Александр и сопровождавшая его великая княгиня Елисавета не оставались долго перед этим зрелищем, глубоко взволновавшим их. Они отправились к великому князю Константину, помещение которого находилось поблизости. Но и там оставались лишь несколько мгновений, так как в это время прибыл их отец, великий князь Павел.
Павел, не заходя к себе, так же как и его супруга, водворились в апартаментах императрицы. Будущий император устроился в кабинете, прилегавшем к спальне его матери, так что все те, кому он отдавал приказания, проходили, направляясь в кабинет и обратно мимо императрицы Екатерины, еще продолжавшей дышать.
Великий князь Александр со времени прибытия своего отца не показывался своей супруге. Вдруг около трех часов утра великая княгиня увидела его входящим к ней в сопровождении великого князя Константина. Оба они были в форме гатчинских полков, состоявших под командою Павла. Вид этих мундиров, запрещенных в Петербурге, потому что императрица не желала, чтобы ее внуки брали уроки, говоря ее собственным выражением, „прусского капорализма", уничтожил в сердце великой княгини последнюю надежду на сохранение жизни императрицы. Она расплакалась: ей казалось, что она готовится перейти из приятного местопребывания в какой-то смирительный дом.
Под утро все получили приказание одеться в русские костюмы. Это значило, что кончина императрицы приближается. Однако весь день прошел в мучительной и долгой агонии, и великая Екатерина ни на: одно мгновение не приходила в сознание. Агония кончилась около 11 часов вечера.
Тогда великий князь Александр пришел за женою: и невесткой, чтобы свести их к новому императору… В это время императрица Мария с большою расторопностью наблюдала за одеванием усопшей и за уборкой ее комнаты. Екатерина II была положена на постель и одета в домашнее платье…
Первым действием императора было приказание совершить заупокойную службу в Невской лавре, где находилась гробница Петра III. Он присутствовал на ней со всей семьей и всем двором…
 За две недели до этого я была назначена на дежурство к телу моей государыни. Его перенесли в Тронную залу. Я пришла туда и села у стены. В трех шагах от меня, облокотившись на камин, стоял камердинер Екатерины II, отчаяние которого несколько облегчило меня.
Все было обтянуто черным: потолок, стены, пол. Блестящий огонь в камине один лишь освещал эту комнату скорби. Кавалергарды, с их красными колетами и серебряными касками, разместились группами, или облокотившись на свои карабины, или отдыхая на стульях.
Тяжелое молчание царило повсюду; его нарушали лишь рыдания и вздохи.
Подобное зрелище гармонировало с моим душевным настроением. В горе контрасты ужасны: они раздражают. Его горечь смягчается лишь тогда, когда встречаешь что-либо, похожее на муку, которую сам испытываешь.
Неделю спустя после только что упомянутого дежурства у гроба в Тронной зале, я была снова назначена на дежурство в Большой зале, в которой обыкновенно даются балы. Там был воздвигнут катафалк. Он имел форму ротонды с приподнятым куполом. Екатерина лежала в открытом гробе с золотой короной на голове. Императорская мантия покрывала ее до шеи. Вокруг горело шесть лампад; на ступенях, опершись на свое оружие, стояли кавалергарды.
Зрелище было прекрасно, религиозно, внушительно. Но гроб Петра III неизменно находился там же!..
Я дежурила вместе с Толстой, и мы из одной и той же чаши испили всю горечь этой мрачной ночи. Темнота еще более усиливала впечатление, производимое
этим зрелищем, которое навсегда останется в моей памяти. Крышка от гроба императрицы лежала на столе у стены, параллельно катафалку.
Толстая, так же как и я, была в самом глубоком трауре. Наши вуали ниспадали до земли. Мы облокотились на крышку этого последнего жилища, к которому я невольно прижималась. Я ощущала желание умереть, точно какую-то потребность любить. Слова Евангелия проникали мне в душу. Все вокруг меня казалось ничтожеством. В душе моей был Бог, а перед глазами — смерть. Долгое время я оставалась как бы подавленною. Когда стало рассветать, я была опечалена этим. Я с горестью видела приближение конца моего дежурства. С трудом отрываешься от последних воспоминаний о том, что было тебе дорого.
Тело императрицы и гроб Петра III были перенесены в крепость. После заупокойной обедни они были погребены в склепе их предшественников…

Из записок графини Головиной
«Русская старина». 1896г., т. 88.