Житие преподобного отца нашего Харитона Исповедника
 

Преподобный Харитон жил в городе Иконии, Ликаонской епархии^[1]. Он был благочестивый христианин, отличался добродетелями и в царствование нечестивого царя Аврелиана явил себя исповедником Имени Христова^[2]. Ибо, когда по всем странам разошлось безбожное повеление царя принуждать христиан к принесению жертвы идолам, неповинующихся же убивать, то, во исполнение сего предписания, в Иконии взят был под стражу игемоном той страны Харитон, как наиболее отличавшийся среди христиан благочестием и сиявший добродетелями. Он был связан и приведен на суд нечестивых, где игемон спросил его:

— Почему ты не поклоняешься великоименитым богам, пред коими царь и все народы склоняют свои головы?

Харитон отвечал:

— Все боги язычников — демоны, кои некогда восхотели сравняться с Вышним Богом, и за свою гордость свержены были с Неба в глубину преисподней; ныне же стремятся они к тому, чтобы быть почитаемыми от безумных и обольщенных людей, как боги. Впрочем, и они, и те, кто им кланяется, скоро погибнут и, как дым, быстро исчезнут: посему я им не поклоняюсь; верую же в Истинного Бога, Ему служу и поклоняюсь, ибо Он есть Создатель всего, Спаситель мира, пребывающий во веки.

— Уже этим первым грубым ответом, — сказал игемон, — ты сделал себя достойным смерти, потому что дерзнул похулить бессмертных богов, а нас, им поклоняющихся, осмелился называть безумными и обольщенными; за сие только следовало бы усечь мечом твою злоречивую голову. Но так как наши боги долготерпеливы и не спешат отмщать за причиненное им бесчестие, то я сделаю тебе снисхождение и не тотчас погублю тебя; быть может, придя в себя, ты рассудишь здраво и принесешь с нами жертву тем, которых ты теперь хулишь, и испросишь у них прощение за совершенный тобою грех; они же, как незлобивые, готовы принять тебя и простить тебе их бесчестие.

Харитон отвечал:

— Если ваши идолы — боги, то ты дурно поступаешь, игемон, прощая мне оскорбления, какими я их бесчещу; ибо всякий должен стоять за честь своего бога и высказывать в отношении к нему свою ревность. Если же они — не боги, то напрасно ты повелеваешь им поклоняться. Знай, что никакая мука не отторгнет меня от Живаго Бога и не склонит к почитанию скверных идолов; ибо я — ученик блаженной первомученицы Феклы^[3], воссиявшей в нашей Иконии светлою зарею мученичества. Она же была наставлена к сему подвигу великим учителем — св. Павлом, с коим ныне и я говорю: «Кто мя разлучит от любве Божия; скорбь ли, или теснота, или гонение, или беда, или меч, или что ино жестоко»^[4].

Игемон же сказал:

— Если бы боги наши не были богами, как ты говоришь, то не послали бы нам благополучной жизни, богатства, славы и здоровья.

Харитон отвечал:

— Ошибаешься, игемон, полагая, что всё сие ты получил от ложных твоих богов, которые и сами — нищи и ничего не имеют, кроме своей погибели; ибо бесы даже и над свиньями не имеют власти без Божия попущения^[5]; идолы же могут ли кому дать что-нибудь, сами ничего не имея? Они не прострут рук своих, не пойдут ногами, не скажут языком, не увидят глазами, не услышат ушами, так как в них нет души. Если ты хочешь узнать Истину, испытай на деле и ты увидишь их ничтожество: приложи зажженную свечу к устам идола и опали его — больно ли ему станет? возьми секиру и рассеки ему ноги — закричит ли он? принеси молот и сокруши ребра его — застонет ли он? Поистине ты ничего не услышишь, ибо он не имеет ни жизни, ни дыхания.

Услышав сие, игемон разгневался и, как пьяный, закричал от ярости, не давая святому продолжать свою речь. Тотчас он повелел взять святого, обнажить и, растянув крестообразно, бить его нещадно жилами; святый же доблестно терпел, решившись лучше умереть за Христа Господа, чем жить в беззаконии, отрекшись от своего Создателя.

В то время как святого били, мучитель вопрошал его:

— Принесешь ли, Харитон, жертву бессмертным богам, или хочешь принять еще бо́льшие раны?

— Если бы мне, — отвечал мученик, — можно было тысячу раз умереть за Спасителя моего, то я согласился бы на сие скорее, чем на то, чтобы жить и кланяться бесам.

Святого же так били по всему телу, что видны были и внутренности его; ибо мясо отпадало от костей, кровь лилась рекою, и всё тело стало сплошною язвою. Заметив, наконец, что он едва жив, перестали бить его и, думая, что он скоро умрет, взяли на плечи, и отнесли его в темницу. Он не только совершенно не мог сам идти, но не в силах был и произнести хоть одно слово, а только слабо дышал: так он сильно был изранен. Положив его в темнице, мучители ушли.

Видя терпение Своего страдальца, Бог подкрепил его Своею помощию, скоро исцелил от ран, и того, кого нечестивые надеялись видеть мертвым, сотворил живым и здоровым, так что он мог сказать с Давидом: «Не умру, но жив буду и повем дела Господня»^[6]. Тогда он снова был приведен на суд, причем, показав еще более дерзновения, чем в первый раз, возбудил еще большую ярость в мучителе. Игемон повелел опалять тело святого свечами, так что всё тело его испеклось, как мясо, приготовленное в пищу. Он же, терпя такие муки за Христа, Господа своего, радовался и снова был брошен в ту же темницу.

В то время император Аврелиан умер, будучи наказан гневом Божиим за пролитие христианской крови. Находясь в дороге между Византией и Ираклией, он был сначала устрашен с Небес великим громом, который предуказал скорую его смерть, а потом во время того же путешествия он был убит своими домашними и таким жалким образом окончил свою земную жизнь. По смерти его гонение на христиан прекратилось, и из изгнания, оков и темницы были освобождаемы узники Христовы; ибо император Тацит, который по смерти Аврелиана принял царский скипетр, вразумившись казнию пред ним царствовавшего кесаря, послал по всем подвластным странам повеление, чтобы все христиане были свободны. Он боялся, что пострадает так же, как Аврелиан, если будет жесток к христианам. И наступила тогда великая радость для верующих: узники были выпускаемы, изгнанные возвращались из ссылки, из пустынь и пещер выходили епископы, священники и миряне, кои скрывались из страха пред мучителями и, приветствуя друг друга, радовались спокойствию Церкви. Тогда и преподобный Харитон исповедник был выпущен из темницы. Но он не радовался тому, что ему не пришлось пострадать до конца, ибо он желал лучше завершить свой мученический венец страданием, чем остаться в живых; ему приятнее было бы умереть за Христа, чем быть отпущенным на свободу. Впрочем, Промысл Божественный продолжил жизнь его на пользу многим, дабы он предстал Богу в Небесных обителях не один только, но с ликом добровольных мучеников, как пастырь с овцами и отец с детьми.

С того времени святый Харитон, украшенный ранами Христов воин, отрекся от мира и от всего, что в мире; взяв крест свой, пошел он путем трудным и стал живым мертвецом — умершим для мира, но живым для Бога. Ибо, нося на себе язвы Господа Иисуса^[7], он всецело Ему предался и распялся с Ним; а чтобы всегда иметь пред очами своими Его Божественные страдания, он пошел в Иерусалим, где Господь наш испустил на кресте Дух Свой. Когда он шел туда и был уже вблизи Иерусалима, то попался в руки разбойникам, кои, не найдя у него ничего ценного, схватили его, и увели в свою пещеру, чтобы там предать его лютой смерти. Впрочем, они не убили его, так как поспешно отправились искать путников, чтобы ограбить их; святого же Харитона оставили лежащего связанным в пещере. Он же, как и ранее, когда находился в узах и в муках, благодарил Бога, готовый принять всякую смерть, какая приключится ему по попущению Божию. В это время он с дерзновением говорил бесу:

— Знаю, диавол, что ты, сам боясь сойтись со мною, навел на меня разбойников и, желая положить препятствие моему намерению, поставил мне сеть на сем пути. Но знай, проклятый, что не ты надо мною, а я над тобою буду торжествовать, с помощию Бога моего; ибо если разбойники и убьют меня, то я уповаю на милость Божию, что получу в наследие святый покой Божий, а ты наследуешь геенну^[8]. Я воскресну в жизнь вечную, ты же умер вечною смертию, и конца не будет твоему мучению. Впрочем, Владыка мой может и здесь еще освободить меня живым от рук разбойников и избавить от смерти, как избавил Исаака от заклания^[9], отроков из печи^[10], Даниила от львов^[11], святую Феклу от огня и зверей^[12].

Когда святый говорил сии слова, в пещеру вполз змей и, найдя здесь сосуд с вином, стал пить из него; опившись, змей изблевал вино опять в сосуд вместе с своим ядом, и потом уполз. Воротились домой разбойники и, будучи томимы жаждою, все один за другим напились из того сосуда, и тотчас отравились тем ядом: ибо все упали на землю, и в страшных муках умерли. Так приняли они достойную казнь за грехи свои и ужасным образом закончили свою жизнь.

Избавившись от смерти, святый Харитон освободился с помощию Божиею от уз и нашел в той пещере великое множество золота, которое разбойники собрали в течение многих лет разбоями своими. Богатство это, недобрыми средствами приобретенное разбойниками, святый Харитон истратил на пользу, ибо часть его роздал нищим, церквам и монастырям, а на остальное построил на том месте обитель, по имени Фаре^[13], и, обратив разбойничью пещеру в церковь, собрал здесь братию. Слава о нем прошла по всей той стране, и многие приходили к нему ради его добродетельной жизни; принявши от него пострижение^[14], проводили они тихую жизнь в той обители, получая пользу от учителя и наставника своего, преподобного Харитона, на святое житие коего они взирали, как на яркий светильник, и назидались им. Ибо он был совершен в добродетелях и иноческих подвигах, любя пост и воздержание, как сладкую пищу, почитая труд — покоем и соблюдая нищету, как богатство; был он при сем милостив и странноприимен, милосерд, братолюбив, кроток, молчалив и всем доступен. Имел он в устах и слово, солию премудрости растворено^[15], коим наставлял всегда братию на путь спасения. В монастыре своем он установил вкушать пищу однажды в день — и то вечером, и не особо приготовленные кушанья или пития, но только хлеб и воду, и при том в меру, чтобы, отягчив чрево излишеством в пище и в питии, братия не были ленивы к восстанию от сна в полночь и к молитве. Установил он также, чтобы братия после молитвы занимались рукоделием, остерегаясь и один час провести в праздности, дабы диавол, обретши инока праздным, не уловил его легко греховною сетью, так как леность и праздность — начало грехопадений. Святый повелел еще братии находиться в своих келлиях и безмолвствовать, не переходя с места на место и не собираясь на праздные беседы, ибо много соблазна происходит от пустых разговоров, как свидетельствует Писание: тлят обычаи благи беседы злы^[16]. Учил также преподобный хранить чистоту совести, как зеницу ока, любить нищету более золота и серебра и послушание иметь у себя как помощника, способствующего спасению; смирение же, любовь, терпение, незлобие и все другие иноческие добродетели он учил приобретать как многоценное сокровище и обогащаться ими.

Так научив братию и приведя обитель в подобающий порядок, преподобный повелел всем собраться и, избрав из братии того, кто известен был более всех своею добродетелью, поставил его вместо себя для них пастырем, сам же решил уйти в глубочайшую пустыню, любя безмолвие и устраняясь от людей; ибо он имел благодать исцелять недуги и прогонять бесов, почему отовсюду стекались к нему люди, принося с собою своих недужных. Приходили также и важные вельможи для получения от него благословения, так что он не мог иметь полного иноческого безмолвия. Утрудившись от сего беспокойства, он решил удалиться в уединение, избегая славы мирской. Братия же усиленно просили его, чтобы он не оставлял их, и, когда эти просьбы остались без успеха, они плакали о нем, как сироты по отце. Впрочем, угодная Богу молитва доброго отца не оставляла чад его, ибо его молитвами все преуспевали в исполнении Заповедей Господних и, как крины^[17], насажденные в пустыне, процветали святостию. Итак, простившись с братиею, благословив ее и вручив Богу, преподобный ушел в дальние пустыни и непроходимые дебри^[18].

Пройдя путь одного дня^[19], преподобный нашел другую пещеру невдалеке от Иерихонских пределов^[20], и, вселившись в ней, жил для Бога, день и ночь славословя Его, как бы Ангел^[21]. Пищею ему служила зелень, росшая около того места, а более всего он питался Словом Божиим, беспрестанными молитвами и теплыми, исходившими от сердечной любви к Богу слезами, говоря словами Псалма: «Быша слезы моя мне хлеб день и нощь»^[22].

Когда он пробыл там некоторое время, Бог открыл его людям как некое сокровище, сокрытое в поле^[23]. Так как многие скорбели о его отшествии и сетовали о лишении доброго отца, то некоторые из братий, согласившись между собою, пошли искать в пустыне своего пастыря: Сам Бог восхотел, чтобы искусный наставник и добрый правитель многих направлял и вел в Царство Небесное не только себя, но и других. С этого времени узнано было место уединения его, и к нему стали приходить черноризцы и миряне, желая жить с ним, видеть ангелоподобное лицо его и насыщаться его полезною беседою. В скором времени собралось немалое стадо словесных овец и устроен был другой монастырь по такому же чину и уставу, как и первый. Так, слава Божия возрастала и распространялась более в местах пустынных и непроходимых, нежели посреди многолюдных городов, в коих живут беззаконие и пререкание. Но не долго отец пробыл вместе с своими чадами; ибо, устроив весь порядок монастырский, как подобало, он снова ушел в самую глубокую пустыню, отстоящую от Фекуитской страны^[24] на четырнадцать или более стадий и там, уподобляясь Илии и Предтече, удаляшеся и бегая водворяшеся в пустыни, чая Бога спасающаго его^[25]. Он переходил с места на место, по дебрям, стремнинам, холмам, расселинам и пропастям земным, всего себя предав Богу. Кто расскажет о его трудах в пустыне? Один только Бог, ведающий сокровенное, знал его подвиги, видел его труды и за сие уготовлял ему небесное воздаяние.

После того, как преподобный уже долгое время скитался в пустыне, Бог восхотел, чтобы сей светильник, сиявший добродетелями, снова вышел из-под спуда пустынного^[26] и светил образом жизни своей всем, хотящим шествовать узким путем, ведущим в жизнь вечную. Его снова нашли некоторые из проходивших по пустыне подвижников и, упавши ему в ноги, молили, чтобы он повелел им остаться с ним и подражать благочестивым подвигам его. Когда и другие узнали о сем, то к преподобному стали собираться многие, избегая суетного мира. Он же, собрав уже третье стадо овец Христовых и, научив их иночеству, устроил третью обитель, которая после стала именоваться на сирском языке Сукийскою, по-гречески же именовалась Старою Лаврою. Потом он взошел на вершину находящейся там горы и поселился на возвышении, имевшем в себе небольшую пещеру, куда можно было взойти только по очень высокой лестнице. Там он стал как на столпе^[27], удаляясь от земли и приближаясь к небесным селениям. Оттуда, как добрый пастырь, стоящий на страже, он молился за свои монастыри и помышлял о спасении собранных там братий; находясь как бы на корме корабля, направлял он отсюда плавание столь великого числа душ, ибо из всех, устроенных им монастырей, притекали к нему нуждающиеся в духовной пище. И прожил он на том месте до глубокой старости в посте и молитвах и таких подвигах, о которых и рассказать нет возможности; ибо, день ото дня увеличивая свои труды, он казался и во плоти бесплотным. Место то было безводно, отец же не хотел, чтобы кто из братий трудился для него, принося ему издалека воду, а сам он не мог приносить ее себе — и по причине неудобного входа на высокий холм, и по немощи своего состарившегося и ослабленного трудами тела. Посему он сотворил усердную к Богу молитву, чтобы Он извел из камня воду, как для Израиля в пустыне; это совершилось, ибо Господь исполняет желания боящихся Его и слышит их молитву — и внезапно из сухого и не разбиваемого камня силою Божиею потек источник воды. Так много силы имела у Бога молитва добродетельного отца!

Прожив в совершенном благочестии и достигнув, как зрелый грозд, крайнего предела возраста, преподобный приблизился к блаженной своей кончине. Узнав о ней от Бога, он призвал из трех своих монастырей игуменов и братию, кои его молитвами и предстательством пред Богом умножились в той пустыне, как звезды небесные, и поведал им о скорой своей кончине.

— Я — сказал он — ухожу от вас, как повелевает мне Господь; ибо наступило время, которого я давно уже с нетерпением ожидал, чтобы, отрешившись от союза с плотию, мне идти и явиться пред лице Бога моего. Вы же, чада, заботьтесь о своем спасении, чтобы каждый из вас, избегнув вражеских сетей, сподобился по кончине своей войти ко Господу и получить милость от Него.

Услышав сие, все заплакали и говорили:

— Оставляешь ты нас, чад своих, отец и учитель наш! Оставляешь нас, пастырь и наставник! Угасаешь, светильник наш и вождь на пути нашем!

Он же утешал их, говоря:

— Господь наш Иисус Христос обещал пребывать с нами неразлучно до скончания века, и Он не оставит вас; а если я буду удостоен Им, то стану молить Его Благого, чтобы Он не разлучал вас друг от друга, как овец от козлов на Страшном Суде Своем, но чтобы всех вас поставил одесную Себя^[28] и собрал вас в одну ограду в Царствии Своем.

Братия спросили его:

— Какое распоряжение, отец, сделаешь ты о теле своем? Где погребем тебя?

Он сказал:

— Отдайте землю земле, где хотите, «Господня бо есть земля и исполнение ея»^[29].

Они же говорили:

— Нет, отец; ты устроил три обители и собрал три стада; каждое из них хотело бы иметь у себя твои мощи^[30]; посему, чтобы не было между нами распри, завещай ныне же, где нам положить твои мощи.

Исполняя желание их, он соизволил на то, чтобы его похоронили в первом его монастыре, где он был взят разбойниками и чудесно, благодатиею Божиею, от них избавлен. Иноки всех трех обителей, взявши его, привели в ту обитель. Здесь он, дав много наставлений братии о совершенном иноческом житии и преподав им мир, возлег на одре и предал в руки Господа святую свою душу, не испытав никакой телесной болезни^[31].

 

Так скончался преподобный отец наш Харитон, Христов мученик, исповедник и добрый подвижник. Возрыдали о нем все пустынные отцы и вся пустыня наполнялась плачем по таком великом отце и учителе, озарявшем мир как солнце. Проплакавши о нем довольно времени, иноки погребли с почетом его святые мощи, славя Отца, и Сына, и Святаго Духа во веки. Аминь.

 
Кондак преподобному, глас 2:

 

Насладився богомудре воздержания, и плоти твоея вожделения обуздав, явился еси верою возращаемь: и яко жизни древо, посреде рая процвел еси, Харитоне всеблаженне священнейший.

Память святого пророка Варуха
 

Святый пророк Иеремия был свидетелем плена Вавилонского, когда ему было 70 лет, а святый Варух, ученик его, не оставлял своего учителя. Когда Иеремия оплакивал разрушение Иерусалима, тогда Варух, удалившись в вертеп, также горько плакал. По некотором времени он вышел из вертепа, и со скорбию присутствовал при побиении камнями своего учителя Иеремии. Святый Варух особенно ясно пророчествовал о воплощении Сына Божия; сие пророчество его начинается такими словами: «Сей Бог наш и не вменится ин к Нему» и т. д. Предрек он и судьбу Иерусалима. После кончины святого Иеремии, которого он предал погребению, он вскоре и сам преставился^[32].

Память святых мучеников Александра, Алфея, Зосимы, Марка, Никона, Неона и Илиодора

Все сии святые мученики пострадали при императоре Диоклетиане^[33]. Св. Марк был пастухом; за исповедание христианской веры он, по повелению игемона Магна, взят был из окрестностей Антиохии Писидийской^[34]. Взявшие его 30 воинов дорогою были обращены св. Марком ко Христу, и за это все были осуждены на усечение мечом. Марк же был подвергнут истязаниям, для чего были приведены из селения Каталита^[35] три брата-ковача — Александр, Алфей и Зосима. Когда они стали ковать железо, чтобы мучить святого, то приготовляемое ими железо стало расплавляться, как вода, руки их оцепенели, и они услышали голос, убеждавший их пострадать вместе с святым Марком. Тогда они уверовали во Христа, были за то подвергнуты мучениям и, наконец, скончались от влитого им в уста олова. Святый же Марк был распят на кресте, а потом усечен мечом. Голову его Магн послал в капище богини своей Артемиды; лишь только внесли главу святого мученика в капище, все идолы, бывшие там, пали и сокрушились. Увидав сие чудо, Никон, Неон и Илиодор также уверовали во Христа и были за это обезглавлены.

Житие святого Вячеслава, князя Чешского
 

Святый Вячеслав происходил из княжеского рода, правившего в Чехии^[36], и приходился внуком святой мученице Людмиле^[37]; его родители — Вратислав^[38], князь Чешский и жена его Драгомира имели кроме него еще двух сыновей: Болеслава и Спытигнева и несколько дочерей; среди всех он выдавался своими дарованиями и добротой. Когда святый Вячеслав стал подрастать, отец его, по обычаю того времени, просил епископа и иереев со всем причтом церковным призвать на него благословение Божие. Епископ, отслужив Литургию в церкви Пресвятой Богородицы и поставив затем отрока на ступени храма, благословил его такими словами:

— Господи Боже, Иисусе Христе, благослови сие отроча, якоже благословил еси праведных Твоих — Авраама, Исаака и Иакова и венчай его, якоже венчал еси правоверных царей, равноапостольных Константина и Елену.

С этого-то особенно времени Божией благодатию отрок стал расти и преуспевать. Бабка его, святая Людмила, поручила одному священнику, своему духовнику, учить его славянской грамоте, которою святый очень скоро овладел вполне. Видя его успехи, отец отправил его в город Будеч учиться латинскому языку и другим наукам; во всем этом он преуспевал к удивлению учителей.

Но волею Божиею случилось, что князь Вратислав скоро умер^[39] и святый Вячеслав, юный еще возрастом, вступил на родительский престол. Здесь, в сане правителя, выказал он в особенности свои дарования: вместе с своею материю он старался об улучшении управления страны, заботился о своем семействе: выдал замуж сестер своих в соседние княжества, наблюдал за воспитанием младших братьев, не упуская случая и самому расширить свои познания, так что скоро он изучил вполне не только славянскую и латинскую, но и греческую грамоту, превосходя в этом отношении всякого священника или даже епископа. Бог благословлял его деятельность, одаряя его премудростью. Он же усердно старался угодить Богу, заботился об убогих, кормил их, принимал странных по слову Евангельскому: «взалкахся бо и дасте Ми ясти: возжадахся, и напоисте Мя: странен бех, и введосте Мене»^[40], почитал духовенство, строил и украшал церкви, ко всем относился с любовью — как к богатым, так и к бедным, и во всю недолговременную жизнь свою помышлял только о благом.

Но диавол, исконный враг рода человеческого, и теперь всячески старался посеять смуты: некоторые зломысленные вельможи захотели воспользоваться молодостью святого, так как по смерти отца своего он остался всего восемнадцати лет. И вот, сначала они стали восстанавливать князя Вячеслава против его матери, говоря, что она убила его бабку, святую Людмилу, и злоумышляет против него. Вячеслав сперва поверил этим словам и отправил свою мать в город Будеч, но скоро вспомнил слова Апостола Павла: «Чти отца твоего и матерь: яже есть заповедь первая во обетовании»^[41], — вернул мать обратно в свой дом и с горькими слезами каялся, говоря:

— Господи Боже мой, не вмени мне сего во грех, — и повторял слова Псалмопевца: «грех юности моея и неведения моего не помяни»^[42].

С этих пор он всячески почитал свою мать, так что она радовалась его благочестию и доброте: он питал увечных, заботился о вдовах и сиротах, выкупал пленных, всем делал добро, и всюду прославлялось имя доброго и праведного князя Вячеслава.

Злонамеренные вельможи, увидав, что их замыслы не удались вследствие разума и благонравия святого, стали возмущать против него брата его — Болеслава, который, как младший, должен был подчиняться Вячеславу. Они внушили Болеславу, будто князь Вячеслав со своими советниками и с матерью умышляют извести его и советовали ему для спасения своей жизни убить святого князя и самому занять княжеский престол. Эти злобные советы соблазнителей смутили ум Болеслава и он стал помышлять о смерти своего брата, подобно тому, как почти сто лет спустя^[43]Святополк Окаянный, желая быть единовластным в Русской земле, задумал избить братьев.

Желая исполнить свое преступное намерение, Болеслав пригласил брата к себе на освящение церкви, которое должно было произойти в воскресный день, с коим совпало тогда и празднование памяти святых Космы и Дамиана. Святый Вячеслав, приехав и отслушав Святую Литургию, хотел возвратиться обратно в Прагу^[44], но Болеслав стал удерживать его, упрашивая не обидеть его отказом от угощения, которое он приготовил. Святый согласился остаться, хотя, когда он вышел на двор Болеславов, слуги предупреждали его о замыслах брата. Святый не поверил этому, возлагая всю свою надежду на Бога. Весь тот день они в радости провели вместе; а между тем ночью злодеи собрались во дворе одного из заговорщиков, по имени Гневыса, и вместе с Болеславом обдумывали, как бы им убить св. Вячеслава, и решили напасть на него, как только он встанет и пойдет к утрене, так как знали, что по благочестию своему святый не пропустит службы. И их предположения сбылись: лишь только раздался благовест к утрене, Вячеслав тотчас встал со словами:

— Слава Тебе, Господи Боже мой, яко дал еси свет и мне дожити до сего утра.

Затем он оделся и, умывшись, пошел в церковь; в воротах дома его догнал Болеслав. Святый, обернувшись, сказал:

— Здравствуй, брат; вчера хорошо…

Но не успел он докончить своей речи, как Болеслав, по наущению диавола, выхватил свой меч из ножен и ударил им брата по голове, со словами:

— Сегодня хочу тебя еще лучше угостить.

Вячеслав воскликнул:

— Брат, что ты задумал?

И схватив его и повалив на землю, спросил:

— Брат мой, какое зло я сделал тебе?

Но тут подбежал один из заговорщиков и поразил святого в руку. Тогда он, оставив Болеслава, побежал к церкви. Заговорщики бросились за ним и двое из них — Честа и Тира — зарубили его в самых дверях церковных, а третий — Гневыса — пронзил его еще мечом в ребра. Блаженный испустил дух со словами:

— Господи, в руце Твои предаю дух мой.

По убиении князя злодеи стали избивать его дружину, грабить и изгонять всех тех, кого святый Вячеслав приютил в своем доме; заговорщик Тира стал советовать Болеславу напасть и на мать, чтобы сразу избавиться и от брата и от матери, но тот ответил, что это еще успеется, так как ей некуда скрыться.

Тело же святого Вячеслава заговорщики изрубили и бросили без погребения, только какой-то священник прикрыл его покрывалом. В то время мать святого, услышав о его убиении, бросилась искать его и, увидев изрубленные его останки, залилась горькими слезами. Она собрала все части его тела и, не смея отнести их к себе, тут же, на дворе священника этой церкви, омыла, одела, и тогда его отнесли в церковь и положили там. Отдавши этот последний долг своему мученически погибшему сыну, мать святого Вячеслава, спасаясь от смерти, укрылась в стране хорватов^[45], так что, когда Болеслав вздумал и к ней послать убийц, то они ее уже не могли найти.

Останки блаженного князя несколько времени еще находились в церкви, ожидая погребения, пока, наконец, позволили позвать священника, чтобы совершить отпевание святого мученика и похоронить его. А кровь его, пролитую в дверях церковных, как ни старались, никак не могли отмыть. По истечении же трех дней она сама исчезла чудесным образом^[46].

Вскоре братоубийца Болеслав сознал свой тяжкий грех и горько плакал, раскаиваясь и говоря:

— Аз согреших, и грех мой и беззакония моя аз знаю, Боже, помози мне грешному.

Он послал священников и своих приближенных перенести мощи святого Вячеслава в стольный град Прагу, и их с честию положили по правую сторону алтаря в церкви святого Вита, которую создал сам святый.

Примечания